1438
2
«Гениальный математик Перельман с авоськой молока и хлеба отказался от миллиона долларов не потому, что дебил, а потому, что вокруг дебилы».
Александр Ширвиндт — умный и чувствующий человек, с отменным чувством юмора и самоиронии. Мудрый и совсем не занудный, хотя ему уже хорошо за 80…
«Я могу набросать портрет поколения. Но зачем?
Мне кажется, сегодня наш опыт мешает.
В словарях типа Даля написано, что «на сто лет считают три людские поколенья». Так что у меня идёт конец третьего поколения.
Мы — моё и предыдущее поколение — как жили?
Мы не знали, что такое деньги. Была зарплата и сберкнижки.
На этих сберкнижках лежали мистические сбережения, в основном на чёрный день или похороны. Старички и старушки копили, чтобы их похоронили по-человечески.
То, что я ел при дефиците, я ем и сейчас (когда в магазинах всё есть). И считаю: носить нужно только то, что хочется, и старое.
Деньги появились в моей жизни уже в конце второго поколения…
Гениальный математик Перельман с авоськой молока и хлеба отказался от миллиона долларов не потому, что дебил, а потому, что вокруг дебилы.
У нас всегда было тёмное прошлое, жуткое настоящее, светлое будущее… Светлое будущее — где-то на горизонте, а он, как известно, удаляется по мере приближения.
Со времён Нерона, инквизиции, французской буржуазной революции или Великой депрессии мы ждём чего-то неслыханного и делаем вид, что стало лучше. Помню, как на телевидении снимали спектакль Театра сатиры «Безумный день, или Женитьба Фигаро» — милый, изящный, бездумно-музыкально-танцевальный спектакль о треугольнике любви, где Бомарше позволил себе в конце монолога Фигаро сказать: «Все вокруг хапали, а честности требовали от меня одного». Эту фразу вымарали на всякий случай, потому что могут подумать…
Не то Карякин, не то Афанасьев ( я их очень любил и дружил с ними) сказал, что история с «шестидесятниками», все их прекрасные порывы — это было ускорение внутри прыжка. Очень образное и точное определение состояния того времени. А сегодня, когда все давно уже приземлились, народишко пытается ускориться после прыжка — тупик и бессмыслица.
Я очень устал от этой страны. Но, во-первых, я её целиком заслужил, а во-вторых, другой уже не предвидится.
Каждые полвека — ветер перемен. Обычно ветер перемен порывистый и мощный. Но ходить до ветру сегодняшних перемен надо дозированно и по возрасту. А «пысать» против ветра перемен старческой струёй — чревато.
Перемены… Сейчас спи с кем хочешь, мужикам даже венчаться можно друг с другом. А раньше люди сидели за это десятилетиями в тюряге. Помню, возвращаюсь в «Красной стреле» из Ленинграда и попадаю в СВ с актёром Фимой Копеляном. Сразу коньячок, начинаем трепаться — редко видимся. В коридоре стоят два стройных мальчика, один в одном конце вагона, другой — в другом. Стоят, в окошко смотрят, друг с другом незнакомы. Поезд трогается, они ныряют в одно купе, закрываются. Мы пьём, дружим. Я говорю: «Фима, подумай — люди предаются этой пагубной страсти, рискуя свободой. Фимочка, живём один раз. Надо успеть попробовать». Он говорит: «Шура, я не смогу, я очень смешливый».
Вчера тебя сажали в тюрьму за валюту, сегодня — пожалуйста, держи миллиардные долларовые счета. Вчера нельзя было купить и перепродать — сегодня на этом строится весь наш бизнес. Но как жить без идеологии, без чёткого государственного устройства? После того как мы решили освободиться от советского прошлого, мы ничего не создали, кроме эфемерных надежд. А вектора-то нет! И нет корней, потому что их всё время выкорчевывают. А теперешние саженцы крайне подозрительны.
Смысл нашей жизни заключался в том, чтобы не потерять себя в определённом узком кругу знакомых, близких, друзей. Этот узкий круг был один. Сейчас время диктует корпоративную дружбу, ведомственную. Тусовки стали синонимом дружбы.
Я никогда не начинал жизнь с чистого листа, потому что у меня его никогда не было. Всё время на листе было уже что-то напачкано, и приходилось начинать с середины. А это трудно. Кроме того, в том, чтобы каждый раз начинать с чистого листа, есть колоссальный эгоцентризм: всё отмести и начать сначала. А шлейф предыдущих испоганенных листов куда деть? Выбросить? Это надо иметь большую силу воли. Утомительная цельность — выгодное, но очень скучное существование.
Как говорил кто-то у Чехова и моя покойная нянька, все болезни от нервов. А нервы — это что? Нервы — это стрессы. А стрессы — это что? А стрессы — это жизнь. Поэтому я всю жизнь стараюсь себя обезопасить иронией̆. Но всё-таки с годами накапливается огромный̆ запасник негатива. Поневоле что-то остаётся в осадке и уже не вымывается ни иронией̆, ни юмором, ни скепсисом, ни цинизмом. Это превращается в такую корку, которую не размочишь ничем».
***
Я прожил жизнь под девизом: «Мы можем всё, нас могут все». В промежутках между этими позывами-призывами мы пытались оставаться людьми.
